Clear ideas and clear forms. The way Boris Bernaskoni in Russia has gone from a sketch to a building without losing quality in the process.

Control the whole process or let go?

Boris Bernaskoni's architecture is exceptional, not only in the context of his original Russia but pretty much in the whole world as well. It is exceptional because at a rather young age he has managed to make an idea go from sketch to reality, maintaining the integrity of the project throughout the whole process. Such an enterprise is highly unusual, architects would normally lower their sights fearing too much trouble ahead — no wonder that most of what gets built in the world is so mediocre. The opposite attitude — overly assertive designs that confuse a bold idea with shocking forms — can be just as disastrous.

The MATREX Building is exceptional in the sense that it is able to balance a powerful formal statement with certain maturity and calmness in character. A stable, slightly pyramidal archaic volume contains an internal atrium shaped in the familiar silhouette of Matrioshka. The project is both precise and "loose" at the same time. For a young architect it is rather contained, but also fresh. When dealing with such simple and unnecessary overreaction, a huge amount of effort is required to maintain the integrity of the initial idea.

Четкие идеи и четкие формы. Проект Матрекс Бориса Бернаскони в России прошел путь от эскиза до строительства без потери качества в процессе.

Контролировать весь процесс или отпустить?

Архитектура Бориса Бернаскони является исключительной, не только в контексте России, но и в мире. Исключительной, потому что в довольно молодом возрасте он сумел реализовать идею и перейти от эскиза к реальности, сохраняя при этом целостность проекта на протяжении всего процесса. Такая ситуация не совсем обычна, архитекторы часто понижают планку качества, опасаясь слишком большого количества хлопот  - неудивительно, что большинство из того, что сегодня построено в мире довольно посредственно. Противоположный пример – это чрезмерный дизайн с шокирующими формами, которыми иногда подменяют хорошую идею – может иметь такие же катастрофические последствия.

Здание Matrex является исключительным в том смысле, что оно баланструет между мощным концептуальным выссказыванием и своеобразным спокойствием и зрелостью. Стабильный пирамидальный архаичный объем содержит внутреннее простанство в виде узнаваемого силуэта матрешки. Проект точный и в то же время «свободный», на редкость содержательный и свежий для молодого архитектора. Когда имеешь дело с такой простой формой и идеей, требуется огромное количество усилий для поддержания целостности первоначальной задумки.

I take pleasure in thinking that my wife Tatyana Yumasheva and I were involved right at the beginning of this superb project that everyone with an interest in the fate of contemporary Russian architecture now takes such pride in. In 2009, we first set out to find a design for the building of the future B.N. Yeltsin Presidential Centre in Yekaterinburg. The informal competition involving a range of young architects was won by the then rather young architect Boris Bernaskoni – with his design for a truncated pyramid. This was lacking in many features that Boris has since realised in his renowned MATREX: there was no internal Matryoshka, no unexpected museum spiral, and no unique transformer hall.

But all the same, there was something important in the old conception – and energy that attracted and charmed. We didn’t manage to realise that Bernaskoni project, and now I see that this was for the best: in 2012, we heard that the decision had been taken to realise the MATREX project in Skolkovo. But it was already something quite different, and heavily reworked. Such a building has to appear precisely where Russia wants to show the world its most contemporary thoughts, ideas and technologies.

Мне приятно осознавать, что мы с моей женой Татьяной Юмашевой оказались у истоков этого блестящего проекта, которым сегодня могут гордиться все, кто интересуется судьбой современной российской архитектуры. В 2009 году мы начали искать проект для здания будущего Президентского центра Б.Н. Ельцина в Екатеринбурге. Неформальный конкурс среди молодых архитекторов выиграла работа тогда еще совсем молодого архитектора Бориса Бернаскони — проект усеченной пирамиды. Там не было многого из того, что потом Борис реализовал в своем знаменитом MATREX: не было изящной внутренней матрешки, неожиданной музейной спирали, уникального зала-трансформера.

Но все равно в старой задумке было главное — энергетика, которая притягивала и завораживала. Тот проект Бернаскони нам не удалось реализовать, и сейчас понятно, что к счастью: в 2012 году стало известно, что принято решение реализовать проект MATREX в Сколково. Но уже совсем другой, сильно переработанный. Такое здание и должно было появиться в том месте, где Россия хочет предъявить миру самые современные мысли, идеи и технологии.

I like the design and the energy of MATREX: it has both place for Russian history and for a certain kind of enigma. It’s an interesting example of the way in which internal and external space can be connected in a complex manner. It’s as though there’s a mystery built into the edifice – a glimmering matryoshka. This is perhaps the main secret of this project: it looks so great because its interior is so distinct from its exterior.

В этом году Алехандро Аравену одновременно назначили курировать венецианскую Архитектурную биеннале и удостоили Прицкеровской премии. Это официальное признание целой группы инициатив по всему миру, которые мы называем «тактический урбанизм». 

Я говорю о тех архитекторах, кто задумывается о том, как использовать свои навыки на благо общества: справляться со сложными социальными ситуациями, работать бок о бок с местными жителями. Аравена — сильный лидер этого движения, и его подход — важная альтернатива тому [бездумному] массовому строительству, что преобладает сейчас в мире. Мне кажется, в будущем нужно больше думать о том, как использовать те здания, что мы уже построили.

Биеннале по-прежнему представляет собой эффективный механизм, который собирает в одном месте множество проектов и идей. Это одновременно и студенческая вечеринка, и сцена для пропаганды новых идей, и место, где можно завязать полезные знакомства. Одна из тенденций биеннале последних лет — то, что многие страны начали критически смотреть на собственные проблемы и провалы в архитектуре. В этом смысле мне очень нравится павильон, который Россия устроила два года назад — оформленный в виде ярмарки, где можно было купить и продать советское и постсоветское наследие. Это было сделано здорово и забавно, помогало одновременно оценить как наследие, так и тот способ, которым страна сегодня с ним обращается. 

Мне нравится дизайн и энергия MATREX: в нем одновременно есть место и русской истории, и какой-то загадке. Это интересный пример того, как сложно может быть связано внешнее и внутреннее пространство. Кажется, будто в здании заложена тайна — светящаяся матрешка. Пожалуй, в этом и будет главный секрет этого проекта: он выглядит так классно, потому что внутреннее в нем отличается от внешнего. 

Сегодня, как мне кажется, все здания становятся так или иначе трансформируемыми. Архитектура начинает встраивать в себя множество возможностей для дальнейшего использования — но, чтобы строить такие здания, надо хорошо понимать человеческую психологию или, например, использовать компьютерные системы, которые будут изучать движение людей. Все, что строится сегодня в мире, так или иначе реагирует на этот вызов, — от MATREX до зданий Патрика Шумахера. Гибкость и изменчивость пространства составляет суть современной архитектуры.

The MATREX’s charm lies in the seeming incongruity of its internal and external shapes. You unwittingly expect that the interior will follow the same linear polygonal lines, but the genius of the building, uniting space with form, plays with you, serving up one surprise after another. In this unexpectedly vast space large forms can be displayed that cannot be held in any other famous Moscow exhibition venue. While here, overcoming all the laws of banal exposition gravity, art can soar freely to any height, in all possible dimensions. I would exhibit Boris Orlov here, or Nikolai Polissky. To see Universal Intelligence [a monumental object by Polissky – ed.] towering here would be tremendous. A further merit of the MATREX as an exposition space is the painstakingly thought-through museum logistics. I refer to such parts of exhibition life unseen by the public as the convenient coming and going of vehicles transporting artworks, the storage spaces and unpacking areas, special tambours and so on. Bernaskoni has done this vital work quite meticulously.

Обаяние MATREX — в кажущемся несоответствии его внутреннего и внешнего облика. Невольно ожидаешь, что внутри все будет таким же линейным и прямоугольным, но гений здания, объединившись с пространством и формой, играется с вами, преподнося сюрприз за сюрпризом. В этом неожиданном огромном пространстве можно выставлять большие формы, которые невозможно представить ни в одном из известных в Москве экспозиционных пространств. А здесь искусство может, преодолевая законы банального экспозиционного притяжения, свободно парить на любой высоте, во всех возможных измерениях. Я бы выставил здесь Бориса Орлова или Николая Полисского. Парящий на высоте Вселенский разум (монументальный объект Николая Полисского) смотрелся бы потрясающе. Еще одно достоинство MATREX как экспозиционного пространства — скрупулезная проработка музейной логистики. Я говорю о такой невидимой публике части выставочной жизни, как удобный въезд и выезд транспорта, который привозит работы, места хранения и распаковки, специальные тамбуры и т.д. Бернаскони скрупулезно проделал эту очень важную работу.

I wouldn’t regard this space as a traditional exhibition venue. Of course, there’s the Guggenheim, which is in a certain sense identical to this structure, but the Matryoshka, primarily, is a multifunctional object, where concerts and theatrical productions can be held too. There are a great many possibilities here. A play performed in the MATREX, for example, couldn’t be put on anywhere else. Stages usually have two or three levels – but here there are six, and the action can be observed from all possible angles. How much a director wishes to make of these possibilities is another question, but the hidden and obvious possibilities presented here are multitudinous. The architect imagines the space, but the space itself generates new thoughts in creative people. This place has inspired me with certain ideas too, and I’ve made a special project for the MATREX. In this iconic building I’ve decided to create a triptych about “our everything”: the tsarist throne symbolising power, a gas-burner for money, and ballet for art, in the sense that we are ahead of the planet in everything.

Я бы не рассматривал это пространство как традиционно выставочное. Конечно, есть Музей Гуггенхайма, который в некотором роде идентичен данной конструкции, но матрешка, в первую очередь, многофункциональная вещь, где могут проходить и концерты, и театральные постановки. Здесь есть очень много возможностей. Например, спектакль, который можно показать в MATREX, больше нигде нельзя будет показать. У сцены обычно бывает два-три уровня — а там их шесть, и на происходящее действие можно смотреть со всех возможных точек зрения. В какой мере эти возможности захочет использовать режиссер — уже другой вопрос, но скрытых и явных возможностей здесь предоставлено очень много. Архитектор придумывает пространство, а оно уже генерирует новые мысли у творческих людей. Это место навеяло и на меня определенные мысли, я делал для MATREX специальный проект. В этом знаковом здании я решил создать триптих про «наше все»: царское кресло символизировало власть, газовая горелка — деньги, а балет — искусство, в смысле которого мы впереди планеты всей.

The building has a wonderful shape. From the outside you don’t see it all, but as soon as you make your way in, you realise that you’re inside a Matryoshka, - I still can’t get over this amazing sensation. Architectural form is very important for a museum, because external aesthetics allow us to look at what happens within in new ways, shifting the horizons. What Boris Bernaskoni has made here is a contemporary monument: not just a museum, but a cultural and educational centre too. Its architecture doesn’t compete with the processes occurring inside it, or with the art that will be displayed there. It turns to tradition to create new culture. I think that this is precisely why the project was selected for the Venice Architectural Biennale.

У здания чудесная форма. Снаружи всего этого не видишь, но как только попадаешь внутрь, то понимаешь, что оказался в матрешке, — до сих пор помню это удивительное ощущение. Архитектурный облик очень важен для музея, потому что внешняя эстетика позволяет смотреть на происходящее внутри поновому, раздвигает горизонты. То, что сделал Борис Бернаскони, — это современный памятник: не только музей, но и культурно-образовательный центр. Своей архитектурой он не будет конкурировать с теми процессами, которые будут идти внутри, с тем искусством, которое будет в нем выставляться. Он обращается к традициям, чтобы создать новую культуру. Я думаю, что именно поэтому проект был выбран для венецианской Архитектурной биеннале.

The very building of the Matrex, composed as it is of the two iconic forms of the pyramid and matryoshka, itself suggested to us the idea for the music for an installation. We invited the sound designer Mikhail Tyukalin to create the soundtrack. The main musical work is played in a contemporary technological key and constitutes a sound landscape for subsequent elaboration. The two lines of the soundtrack – the technological and the neo-symphonic – were made in parallel, independently of each other, and were combined into a single work only at the last stage of arrangement. Initially, the idea was to symbolise the form of the matryoshka with an extract from Stravinsky’s Rite of Spring, but in the end, the soundtrack was compiled according to the matryoshka principle. The musical works of various different composers are embedded into one another, beginning with Johann Sebastian Bach’s Choral Prelude in F Minor, followed by Eduard Artemyev’s composition Listening to Bach from Andrei Tarkovsky’s film Solaris, and then a remix of the original soundscape for the Matrex building by Mikhail Tyukalin.

Само здание Матрекс, состоящее из двух знаковых форм пирамиды и матрешки, подсказала нам идею музыки для инсталляции. Для создания саундтрека мы пригласили звукового дизайнера Михаила Тюкалина. Основное музыкальное произведение выполнено в современном технологичном ключе и является звуковым ландшафтом для последующей доработки. Две линии саундтрека - технологическая и нео-симфоническая создавались параллельно, независимо друг от друга, и соединились в цельное произведение только на последнем этапе монтажа. Изначально предполагалось символизировать форму матрешки отрывком из произведения Стравинского "Весна священная", но в результате, саундтрек был собран по принципу матрешки. Музыкальные произведения различных композиторов вложены друг в друга, сначала Хоральная прелюдия фа минор Иогана Себастьяна Баха, затем композиция «Слушая Баха» к фильму Андрея Тарковского «Солярис» Эдуарда Артемьева, и далее ремикс первоначального саунд-скейпа здания Матрекс Михаила Тюкалина.

We decided to make a small and diverting book that the reader could dive into and start reading at any page. In essence, this “collection of postcards” turned out to be a prototype for such a book, its first edition. It constitutes a somewhat absurd investigation into the Matryoshka and the Pyramid as symbolic and architectural forms, as well as into the building that unites the two in one. Despite its idiosyncratic narrative thread, the author seems lost in compulsive wanderings, resurfacing only to comment upon the knowledge he has found. Such a state will be familiar to anyone who had tried to find something undefined in the Internet and then reviewed the course that this adventure took. However, our author does then achieve a crystal clear clarity of thought, enabling him to discuss the MATREX building in a fully articulate manner.

Мы решили сделать небольшую забавную книгу, которую можно начать читать и разглядывать с любого места. Получился, по сути, «набор открыток», то есть прототип книги, ее первая редакция. Это немного абсурдное исследование о матрешке и пирамиде как символических и архитектурных формах, а также здании, которое их объединяет. Несмотря на по-своему связный нарратив, автор будто бы находится в маниакальном дрейфе, выныривая оттуда лишь чтобы прокомментировать найденные им факты. Это состояние знакомо всем, кто пытался найти нечто неопределенное в Интернете, а потом восстановить ход этого приключения. Впрочем, однажды у нашего автора наступает кристальная ясность сознания, и за это время он успевает внятно рассказать о здании MATREX.

The fact that the hall is completely round is absolutely wonderful. I know of now no other space in the world where a truly circular arena has been positioned right in the centre, never mind one that can be so totally transformed.

Внутри здания есть матрешка — огромное полое пространство, которое по своей сути представляет собой многофункциональный зал. Внизу этого зала мы поместили круглую платформу, которая может подниматься вверх и вниз, так что зал меняет свою функцию. Эту платформу мы поделили на фрагменты, как будто бы разрезали пирог на секторы, и каждый из этих фрагментов можно поднимать и опускать, создавая бесконечное количество возможностей для того, чтобы использовать пространство. Функции вложены в здание, как матрешки друг в друга.

То, что зал полностью круглый, совершенно удивительно. Я не знаю других пространств в мире, где бы в центре располагалась действительно круглая арена, которую к тому же можно полностью трансформировать. А под потолком мы закрепили систему невидимых тросов, на которых можно подвесить самые разные объекты: звуковую аппаратуру, свет, произведения искусства. Тросами управляет сложная компьютерная система, и все объекты могут двигаться в шести направлениях, как космический корабль в свободном пространстве, вступая в диалог с функциональным наполнением зала внизу.

Как и всегда, сегодня в архитектуре самое сложное — придумать инновационные идеи, которые можно было бы реализовать на практике: приходится одновременно раздвигать границы возможного и соотносить свои выдумки с возможностями реальности. У меня есть мечта сделать еще более гибкое пространство, которое бы работало. Венская опера каждый день перестраивает сцену, а мне бы хотелось сделать здание, которое можно было бы каждый день перестраивать изнутри: чтобы по понедельникам в нем играли в футбол, по вторникам там размещался бы цирк, по четвергам — конгресс-центр, а по субботам давали оперу.

Working on the acoustics was no simple task – first of all, due to the great scale of the building interior. The bigger the building, the greater and the longer its walls will react to sound. To achieve the acoustics required, we had to come up with a way to reduce the extended vibration of the walls in response to sound, to make it so the walls had less reaction to sound waves. We carried out a great deal of research and, as a result, created a special sound-absorbing material which we installed into the walls around the Matryoshka. Its secret is in the transformation of sound energy into thermal energy.

The main problem of contemporary architecture is that the structure of buildings is becoming simpler. Formerly, concert hall interiors were coated with textured surfaces, and the internal systems of old building were more complex, and their acoustics were better. Contemporary design and economics demand more laconic forms, but these aren’t so good at dispersing sound. It would be boring to hold on to the design of the past, and so today we have to think up ways to apply old needs to new architectural forms.

Работать с акустикой было непросто — в первую очередь из-за того, насколько здание крупное изнутри. Чем больше здание, тем сильнее и дольше его стены реагируют на звук. Чтобы достичь требований по акустике, нам надо было придумать, как снизить продолжительность вибрации стен в ответ на звук, как сделать так, чтобы стены меньше реагировали на звуковые волны. Мы провели огромное количество исследований и в результате создали специальный поглощающий звук материал и вмонтировали его в стены вокруг матрешки. Его секрет в преобразовании звуковой энергии в термальную.

Главная проблема современной архитектуры в том, что структура домов упрощается. Раньше концертные залы изнутри покрывались текстурированными поверхностями, внутренние системы старых зданий были сложнее, их акустика была лучше. Современный дизайн и экономика требуют более лаконичных форм, но они распределяют звук не так хорошо. Держаться за дизайн прошлого было бы скучно, поэтому сегодня нам нужно придумать, как применять старые требования к новым архитектурным формам.

The difficulty of the façade lies in its incline, with the whole building constituting a truncated pyramid, narrowing towards the top. Façades are usually assembled from aluminium details which are cut to the required length and fitted with premade cells. In an ordinary façade, these cells are set one on top of the other, like Lego bricks, but this was impossible here: the incline and the shape of the building dictated a specific shape for each element; on top of this, we decided to suspend the modules on special hooks, to compensate for any potential load. A fish can swim because its scales are not fixed to each other – enabling it to flex and breathe. As a result of similar construction techniques, the façade breathes, and the building is thus brought to life. All modules have a saddle-shaped seal where they meet, along which water can run off: each module works as a structure expelling moisture outwards.

Putting the façade together was difficult: each module is unique. While there are around 100 elements that are repeated on an ordinary façade, here there were hardly any that did so, all having their particular shapes and sizes. Care had to be taken not to make mistakes; that the correct module be brought to the building site, identified by its unique six-figure number. A transportation model had to be prepared for each module – you might say that putting the façade together was as complicated as doing a jigsaw puzzle.

Сложность фасада заключалась в том, что у него есть наклон, а все здание представляет собой усеченную пирамиду, которая сужается кверху. Обычно фасад собирается из алюминиевых деталей, которые распиливаются на необходимую длину, а в них уже вставляются готовые ячейки и зажимаются. В обычном фасаде ячейки ставятся друг на друга, как кубики Lego, а здесь этого делать было нельзя: наклон и форма здания диктовали специфическую форму для каждого элемента; кроме того, мы решили подвесить модули на специальных крюках, чтобы компенсировать возможную нагрузку. Рыба может плавать, потому что частицы ее чешуи не зафиксированы друг относительно друга — так она может изгибаться и дышать. В результате сходной конструкции фасад дышит, а дом получился живым. А еще все модули на стыке друг с другом имеют седловидные уплотнения, по которым вода стекает вниз: каждый модуль работает как конструкция, которая выбрасывается влагу наружу.

Собирать фасад было тяжело: каждый модуль уникален. Если на обычном фасаде повторяется примерно 100 элементов, то здесь одинаковых почти не было, все они были разной формы и размера. Нужно было не ошибиться и привезти на стройку именно подходящий модуль, поэтому каждый из них был помечен шестизначным числом. Для каждого элемента изготавливался перевозной макет — можно сказать, что собирать фасад было так же сложно, как пазл.

The strongest choice for an industrial designer is the chair: trying to invent something new is practically impossible. And as for door handles, Frank Lloyd Wright once said that in an ideal world you would design a house right down to the door handles, following every element right down to the finest details. We share the same philosophy. For the chairs, we decided to go for a composite but simple modular design, so that it would be possible ultimately to sell these chairs in a souvenir shop, packaged compactly, like an A2 map-case, the size of a large book or album. And that’s how we ended up with this odd spillover from an item of furniture to a souvenir.

For the handle, we opted to make it from broken geometry – non-standard dimensions and shapes that would be incredibly convenient to grab hold of by hand. It is larger and heavier than the usual kind, but won’t be appearing in the souvenir shops: due to the clients’ specifications, we decided to produce a limited batch specially for this building.

Самый сильный вызов для промышленного дизайнера — это стул: попробуй изобрести что-то новое — это практически невозможно. А про дверную ручку Фрэнк Ллойд Райт сказал, что в идеале хорошо бы спроектировать дом вплоть до дверной ручки, проследить за каждым элементом здания вплоть до мельчайших деталей. Мы следуем этой же философии. Для стульев мы решили придумать сложносоставной, но простой модульный дизайн, чтобы в конечном итоге можно было бы продавать эти стулья в сувенирном магазине, упакованные компактно, как планшет размера А2 — формата большой книги или альбома. Так случилось странное перетекание из предмета мебели в сувенирку.

А ручку мы придумали сделать ломаной геометрии — нестандартных габаритов и формы, которую было бы невероятно удобно держать в руке. Она больше и тяжелее обычной, но в сувенирных магазинах не появится: из-за специфики заказчика мы решили изготовить ограниченную партию специально для этого здания.