Bernaskoni

С тех пор как архитектор Борис Бернаскони построил в Сколково здание-трансформер «Гиперкуб», прошло семь лет, но ни в России, ни в мире подобные решения массовыми так и не стали. Архитектурный критик Владимир Белоголовский встретился с Бернаскони, чтобы узнать, какими все-таки будут здания будущего.

Владимир Белоголовский: Вы как-то сказали: «Архитектура работает как медийный месседж». В чем месседж ваших проектов?

Борис Бернаскони: Сегодня сообщение, которое транслирует здание, – это не его фасад, а его сущность. То есть здание можно сравнить с системной платой компьютера, в которую встроены чипы с различными программными функциями. Архитектура начинается тогда, когда у здания есть миссия. Трансформируемость, гибридность, гиперфункциональность – те три вещи, которые я всегда стремлюсь задействовать в своей архитектуре.

ВБ: Звучит так, как будто архитектор больше не является творцом.

ББ: Искусство архитектора – отсечь, как Микеланджело, все лишнее и оставить только самое ценное для данного места и заданной функции. Одну из своих задач я вижу в создании бессмертного здания, то есть здания, которое может, меняясь со временем, отвечать на новые вызовы, превращаться из гусеницы в бабочку. Именно способность архитектуры к непрерывной трансформации и есть ее важнейшее качество. В идеале здание является неким интерфейсом, позволяющим в соответствии с новыми технологиями легко менять фасад, интерьер или функционал. Поэтому нужно проектировать так, чтобы была возможность наполнить здание непредвиденными функциями уже по ходу проектирования и строительства.

Посмотрите на здания на Таймс-сквер, насколько фундаментально они изменились и продолжают меняться. Все чаще в задачу архитектора входит способность видеть будущее и создавать такое здание, которое могло бы меняться без участия автора.

ВБ: Как «Гиперкуб» в Сколково?

ББ: Да, «Гиперкуб» – как раз такое здание. Там автор фасада не я, а алгоритм. Это алгоритмическая архитектура, построенная на базе больших данных и на моделировании с помощью искусственного интеллекта. Там именно искусственный интеллект определяет, на какой стороне здания должен быть медиафасад, это будет зависеть от того, с какой стороны больше потоков людей. И так со многими другими компонентами. Все эти решения завязаны на эффективности, а не на эстетических предпочтениях автора.

ВБ: Архитектура будущего будет управляться алгоритмом и будет лишена автора? То есть вы считаете, что в будущем архитектура станет обезличенной?

ББ: Архитектура будущего за искусственным интеллектом и большими данными. Я ввожу понятие «матрица спроса» – это все жизненные запросы человека, которые превращаются в функцию и которые можно упаковать в программу здания. По сути, все потребности из пирамиды Маслоу можно вложить в архитектуру и создать эффективное сооружение. Большие данные как раз и будут помогать в этом. Их можно использовать в алгоритмической архитектуре, как в статическом, так и в динамическом моделировании архитектурных объектов, включая их функциональные и программные модели, создавая сценарии для каждого отдельного здания.

ВБ: Но ведь это может привести к созданию тотально абстрагированной, анонимной, если не сказать античеловечной среды.

ББ: Среды супрематической архитектуры, о которой мечтал Малевич. Архитектура будущего должна базироваться на четырех «Э»: энергоэффективность, эргономичность, экономичность и экологичность. Это высокоэффективный механизм, если можно так сказать, лишенный души. Душа заключается в технологичности решений. Красота – в самой инженерии сооружения, в его способности рационально использовать естественное освещение или не загрязнять окружающую среду. Но вы правы, настоящей архитектуры не может быть без пятой «Э», то есть эмоциональности. Это часть нашего кода. В том же «Гиперкубе», например, эмоциональность выражена в художественных элементах, таких как граффити художника и фактурность различных поверхностей.

ВБ: Душа проекта – в его инженерном решении, а в чем тогда состоит задача архитектора? Просто все собрать в одно целое?

ББ: Задача архитектора в том, чтобы определить процент этого самого пятого «Э». Сколько его – 60, 20, 15 %? Архитекторы будут трансформированы в коды, и они будут участниками автоматизированного процесса. Алгоритм выберет наиболее подходящий код. В будущем именно алгоритм будет регулировать степень искусства в объекте. Чем больше будет доля участия машины в проектировании, тем более рациональной будет архитектура. Мы переживаем возвращение к более рациональной архитектуре времен конструктивизма и интернационального стиля.

ВБ: Новые материалы изменили архитектуру?

ББ: Абсолютно. За последние десять лет появилось большое количество новых материалов не только в одежде, но и в архитектуре. Второй фасад «Гиперкуба» – это та самая одежда, которая меняется раз в 5, 10, 15 лет, и мы не знаем, что придет на смену, но мы знаем, что это произойдет, и мы готовы к такому развитию событий. Именно это и есть архитектура будущего. У такой архитектуры не может быть автора, потому что она постоянно будет менять свои слои и компоненты.

ВБ: Есть ли, по-вашему, у сегодняшних русских архитекторов какая-то интересная особенность?

ББ: Нас объединяет советское прошлое, которое удивительным образом сформировало наше мировоззрение. У всех русских, а в прошлом советских людей, к которым я в какой-то степени отношу и себя, есть определенный код социальной справедливости и «освобожденности от денег». Вопрос монетизации для нас стоит не на первом месте. И благодаря этому коду, вшитому в сознание, русские больше, чем другие, склонны создавать неожиданные концепты и решения.

Русские часто не знают, как что-то сделать, из-за отсутствия отлаженной системы. Именно отсутствие стабильной системы и подталкивает к созданию чего-то нового, к инновациям, чему-то вне системы. Русские изобретательны. В этом сила. Вообще я работаю без оглядки на сегодняшнюю архитектуру. Я смотрю только на авангард и конструктивизм начала прошлого века. На этом построена вся современная мировая архитектура последних 100 лет.

Другими словами, вся современная архитектура – это русский авангард и конструктивизм начала прошлого века, созданный художниками и архитекторами. Это русский золотой запас. Это то, что будет выставляться в музеях еще на протяжении многих поколений. И это стало возможным, заметьте, в момент перехода от одной системы к другой, политической и социальной. И мы сегодня находимся в этом же моменте перехода, только более крупного, глобального. У нас есть шанс претворить все эти идеи и алгоритмы в реальность.