Bernaskoni

Российские города требуют переосмысления. Технологическое развитие и нарастающие экологические проблемы неизбежно сделают образ жизни человека в мегаполисе иным. А триггером к изменениям должна стать архитектура.

В Екатеринбург на V Международный форум высотного и уникального строительства 100+ Forum Russia 2018, который состоится с 5 по 7 декабря, приедет Борис Бернаскони — архитектор, который спроектировал Ельцин Центр и инновационные здания в Сколково — «Гиперкуб» и Matrex. «Гиперкуб» — это офис-трансформер. Его внешний облик не привязан ко времени и способен к изменениям: на бетонных стенах установлен наружный каркас, который позволяет менять фасадные конструкции на более современные.

Пространство внутри устроено так, чтобы можно было строить временные конструкции и менять планировку. Из-за этого полезная площадь здания увеличивается в полтора раза. Кроме того, «Гиперкуб» задумывался как энергоэффективное здание — с солнечными батареями на крыше и системой сбора дождевой воды.

В России примеры таких проектов единичны. Но, как считает Борис Бернаскони, пришло время к переосмыслению функции города и образа жизни в нем. И именно архитектура должна запустить эти изменения.

— На 100+ Forum вы модерируете круглый стол на тему города будущего. Как вы сами определяете это понятие?

— Задача города будущего — найти ответы на многочисленные вопросы: как нам жить, что нам производить, как нам перемещаться в пространстве? Перед нами встают глобальные энергетические, экологические, экономические и социальные вызовы, с которыми мы должны справляться. Город будущего должен стать одновременно ответом и инструментом для решения этих проблем. Тут, наверное, уместно вспомнить про концепцию пяти «Э». Это такая идея стандарта, которая могла бы использоваться при создании городов будущего.

Сверхзадача энергоэффективности — это отказ от привлечения энергии из невозобновляемых внешних источников при эксплуатации зданий и городских систем. Термин «экологичность» — про нулевое воздействие города на климат и жителей, сохранение чистой воды и воздуха как основных ресурсов для нормальной жизни, про переработку отходов и про сохранение лесов и парков.

Эргономичность — история про дружелюбность к резидентам и гостям города, про полезные сервисы и хорошую транспортную инфраструктуру, которая обеспечивает комфортное положение человека. Принцип экономичности включает создание благоприятной среды для инвестиций и эффективную эксплуатацию имеющихся ресурсов.

Наконец, эмоциональность — это про эстетику. Это то чувство, что заставляет человека приехать в город и остаться в нем жить. Именно эмоциональность дает ему ощущение перспективы.

— От кого зависит, какими будут мегаполисы? От власти?

— От нас всех, но в первую очередь — от экспертов в области создания городов и от политиков. Очевидно, что без грамотных городских управленцев эту задачу не решить. Сейчас наступило время для обсуждения и реализации этой темы. Чтобы «перепрошить» город, требуются огромные ресурсы, не меньшие, чем колонизировать Марс.

Больше всего отходов производят города. И человечество пока не может ответить на вопросы: куда девать мусор и как быть с загрязнением? Рост численности населения планеты Земля будет способствовать увеличению количества безработных. Что с ними делать?

В будущем, например, не нужно будет обладать собственным автомобилем. Такую модель потребления сменит каршеринг с автопилотом. Эти все изменения мы должны учитывать в структуре города. Бенджамин Барбер в своей книге «Если бы мэры управляли миром» утверждал, что мэр сегодня становится важнее президента. И он абсолютно прав.

— Согласен. Про зеленую энергетику и переработку отходов говорят очень много. Но реальных примеров практически нет. Почему так?

— Это нормальная ситуация. Мы начинаем что-то делать, когда уже поздно. Мы должны осмотреться: каким воздухом дышим, какую воду пьем, что у нас с доступностью ресурсов, с транспортом.

Приведу простой пример: сегодня смартфон абсолютно отличается от того гаджета, что был 10–15 лет назад. А город остался довольно консервативным с точки зрения устройства и развивается не так динамично, как IT-сфера.

— Вы сказали, что все преобразования начинаются с конкретных зданий. Как «Гиперкуб», Matrex или Ельцин Центр могут поменять город и ментальность населения?

— В компьютерной отрасли есть такие понятия — «хард» и «софт». У города тот же самый принцип: железо — это оболочка здания (фасады, конструктив, крыша, окна, лестницы, лифты), а софт — это программа, пример, как оно коммуницирует с городом. При хорошем дизайне объекта содержание не должно отставать.

К сожалению, мало кто из проектировщиков задумывается о ПО здания. В результате они не генерируют события, не создают интересный общественно-значимый контент и закрыты для горожан. Если рассматривать город как сумму зданий, то у любого из них должен быть софт: чем он отличается от множества других, что он полезного дает миру?

— В этом смысле Ельцин Центр использует свой потенциал на 100%?

— Думаю, что нет. Сейчас тяжелая экономическая ситуация, а значит, у арендаторов мало денег, чтобы пользоваться им максимально эффективно. Кроме того, зданию всего три года, оно еще не набрало обороты, необходимые для полноценной работы.

Здание под ЕЦ не строилось с нуля, недострой был получен в наследство и подвергся ресайклингу. Это хороший пример использования существующего ресурса: не снесли, а достроили, вытащив из него максимум, что можно было достать.

— Какие еще функции могли бы здесь появиться?

— Например, продуктовый магазин можно переформатировать в небольшой рынок, совмещенный с кафе. Самый яркий пример — Time Out Market в Лиссабоне или Даниловский рынок в Москве. Гибридные, смешанные функции могли бы менять принципы потребления человеком продуктов или услуг.

— Очень часто звучит точка зрения, что Ельцин Центр превращается в торговый центр. Много площадей заняты бутиками. Но объяснение понятно: администрации нужно зарабатывать, чтобы содержать объект. Этот тот самый случай, когда архитектурная задумка сталкивается с реальностью?

— Это вопрос времени. В начале жизненного цикла здания сложно добраться до экспериментов. Поэтому ЕЦ логично выбрал рыночные механизмы, которые работают и которые окупают его использование. Но могу сказать, что иногда он действует достаточно авангардно, часто себе в убыток.

— Ваши клиенты — это узкая прослойка людей. Почему на массовом уровне не востребован тот тип архитектуры, который вы производите?

— Действительно, наши проекты интересны небольшому количеству пользователей. Но они — самые продвинутые люди, которые хотят думать. Я уверен, что именно они в итоге и создадут город будущего. 90% людей не хотят создавать ничего нового, это ресурсозатратно. Им комфортно пользоваться тем, что у них есть. Именно поэтому у нас до сих пор горы мусора, грязный воздух и двигатель внутреннего сгорания.

Переосмысление сути города будет происходить долго. Возможно, пройдет несколько сотен лет, когда ситуация станет настолько критичной, что решить проблемы станет важнее, чем получить прибыль.

— Вы проектировали Дом новой культуры в Первоуральске и музей в Перми. Но ДНК построили не по вашим эскизам, а художественная галерея так и не появилась. Как вы относитесь к этому?

— Я спокойно отношусь к нереализованным проектам. У любого архитектора их много. Но это не значит, что они выбрасываются. Какие-то наработки используются потом, когда приходит время.

То, что в Перми не построили музей, — это не моя проблема, а Перми. Ведь у них мог появиться знаковый объект, который бы дал новое восприятие города. Если город не дает перспективу, он становится убывающим, из него уезжают. А люди и финансовые потоки — те вещи, за которые города конкурируют.

Любой мегаполис — по сути, интернет-портал, который должен бороться за сохранение численности своих жителей и привлечение новых, так же как интернет-порталы борются за наращивание аудитории.

В мире много случаев, когда отдельные постройки меняли позиционирование, становились визитной карточкой. Известный пример в Бильбао, где построили музей Гуггенхайма. И мы узнали об этом населенном пункте в Стране Басков — обычном индустриальном городке с населением 350 тысяч жителей.

В Первоуральске местные власти плохо организовали процедуру обсуждения проекта. Поэтому получилась пустышка, которая не работает. Пермь и Первоуральск — это отличные кейсы. На них можно учиться, показывать студентам, что при строительстве знаковых объектов делать не надо.

— А Екатеринбург способен сформулировать перспективу?

— Екатеринбург боролся за ЭКСПО-2025, но проиграл. Если проанализировать причины, уверен, что помимо геополитических факторов окажется, что тут не готовы создать новую идею для ЭКСПО. Выставка преподносилась как возможность получить федеральное финансирование и сделать прорыв в развитии города. Осака продемонстрировала, что способна дать миру больше, чем собственный интерес. Значит, Екатеринбургу еще нужно работать, чтобы сохранить кадры, экспертов, ресурсы для будущих потенциальных проектов.

— Внешний вид городов зависит от политического курса?

— Безусловно. Стройка — ресурсоемкая вещь. В архитектуре всегда отражается устройство общества и политических амбиций. Архитектура — это не воля одного человека, это слепок общественных настроений. В строительстве участвует не просто большое количество людей, но и законы и финансы. К сожалению, в постсоветской России редко появляется хорошая архитектура.

— И что, глядя на современную архитектуру, можно сказать о ситуации в стране и состоянии общества?

— Это самый главный вопрос! Это вопрос о желании человека воплотить свои стремления и в материале надолго зафиксировать свои желания. Если мы посмотрим на современную Россию, то такого драйва в целом нет. Люди не хотят вкладывать в классные объекты свои ресурсы. Нет энтузиазма. Пока этот энтузиазм проявляется в отдельных случайных вспышках, вопреки всему. Но я надеюсь, мы сможем это изменить.